Русские грузины. Фильм первый (фильм 2020) смотреть онлайн - Лордфильм

Если бы мой дед был жив, он бы наверняка посмотрел это кино молча, сжав в пальцах свою чашку с крепким чаем, и не проронил бы ни слова до самого конца. А потом, может быть, пробурчал бы себе под нос, как делал это в минуты настоящего волнения: «Вот это по-людски. Без прикрас». Потому что, несмотря на суховатое название, «Русские грузины. Фильм первый» — вовсе не учебник истории и не музейный гид. Это — про тепло. Про корни. Про людей, которые своими голосами, поступками, кистью, штыком, камерой и даже танцем вплелись в плотную ткань российской истории так, что выдрать их — значит выдрать вместе с кровью.

Я вспоминаю бабушкину подругу, тётю Лию. Маленькая, живая, как струна, она всегда пахла гвоздикой и говорила с такой интонацией, будто даже рецепт хачапури был древней легендой. Она прибыла в наш сибирский город в конце 50-х, когда её мужа, инженера-гидравлика, направили строить плотину на Енисее. Они не жаловались. Они строили, влюблялись, дружили и спорили — иногда до крика, но всегда с уважением. А в доме у них на стене висела старая репродукция с «Аристократами» Пиросмани. Пыльная, выцветшая, но живая. Как будто сама Грузия стояла у тебя в прихожей и приветствовала тебя с бокалом вина и тостом за мир.

Фильм дышит. Он не рассказывает, он делится — как старик в кресле, что долго молчал, но вот, наконец, начал вспоминать. Не по порядку, не по хронологии — а по сердцу. То вдруг на экране появляется Багратион, и ты словно слышишь грохот сражения под Бородино, где грузинский князь сражается не потому, что приказали, а потому что честь. И ты начинаешь понимать, что это не просто эпизод из школьного учебника — это история человека, в ком бушует пламя.

А потом — резко, как переход от марша к романсам — появляется Шеварднадзе. И тут уже не война, а дипломатия, сложные годы перестройки, разговоры на пределе человеческой гибкости и политической ловкости. И снова грузин — в самом сердце русской истории, на передовой перемен. И не ради славы. Ради будущего.

Впрочем, меня больше всего зацепила линия с Георгием Баланчиным. Потому что где-то в старом семейном альбоме у нас завалялась фотография тётки Кати — единственной нашей родни, танцевавшей в труппе Новосибирского театра оперы и балета. Она, когда говорила о нём, почти шептала, как о святом. Баланчин, говорила, это не танец — это молитва. И вот в фильме ты видишь, как этот человек, выросший на улицах Тбилиси, переворачивает восприятие балета во всём мире, словно в каждом его движении — код культуры, который можно расшифровать только сердцем.

Пиросмани… Ну как тут быть сухим? Кто хоть раз смотрел на его работы — тот знает, что они не просто о винограде, женщинах и животных. Они — о тоске. О любви, которая не сбылась. О Грузии, что сквозь вино и песни несёт печаль. Этот художник, продававший картины за еду, стал символом несломленного таланта. И то, как его вплели в повествование, как о нём говорит голос за кадром — не музейно, а по-человечески — доходит до самой середины груди, где обычно что-то щемит, если фильм действительно задевает.

О Данелии хочется говорить отдельно. Это же тот самый Данелия, который дал нам «Мимино», где фраза «Ларису Ивановну хочу» стала не просто мемом до появления мемов, а — искренним воплем о любви в самом невысказанном её виде. Его фильмы — не грузинские и не русские. Они — о людях. И в этом, может быть, вся правда этой истории. Потому что и Шеварднадзе, и Баланчин, и Пиросмани, и Данелия — они не «русские грузины» в паспортном смысле. Они — часть общего дома. Своего рода мосты, по которым можно перейти от Кавказских гор к арбатским дворикам и обратно, не потеряв себя.

Ещё один герой — Юрий Андроников. Его имя для молодого поколения звучит, пожалуй, туманно, но стоит послушать его голос — и ты мгновенно узнаешь интонации из детства, из радиоэфира, из утренних воскресных программ, где между строк пряталась любовь к слову и к тому самому советскому интеллигентскому тонкому чувству, которого сегодня так не хватает.

Надо признаться — я не ожидал, что документалка может тронуть настолько лично. Ведь вроде бы — хронология, архивные кадры, интервью. А выходит — кино о семье. О родственниках, которых ты не знал, но без которых тебя бы не было. Не физически — духовно. Кино, которое напоминает: никакая граница, никакая политика, никакая боль утрат не способна вычеркнуть то, что навсегда срослось.

И когда звучат последние аккорды, когда экран темнеет, а закадровый голос затихает, ты остаёшься в тишине. Но не в пустоте. А в состоянии, когда хочется позвонить тёте Лие, сказать спасибо деду, повесить обратно на стену репродукцию с «Аристократами», где бы она ни валялась, и, может быть, просто налить себе бокал красного — не ради вина, а ради памяти.

Таких фильмов мало. Потому что они не информируют — они вплетают. В ткань культуры, в собственную душу. И если хотя бы один человек, посмотрев, скажет себе: «Теперь я понял, откуда во мне это чувство», — значит, всё было не зря.